Валентина. Тайные желания - Страница 69

«Что случилось? – спрашивает он. – Почему в воде кровь? Что с тобой?»

Она крепко-крепко зажмуривает глаза и вжимается подбородком в его грудь. Губы упрямо стиснуты – она не желает ничего говорить.

«Ну что ты молчишь? – взволнованно спрашивает он. – Валентина, прошу тебя… Что произошло?»

Но она не может ответить. Ей слишком больно. Она начинает вырываться из его рук, ей хочется убежать от него, запереться в спальне, дождаться, пока он уйдет. Но Тео, даже если уходит, всегда возвращается.

«Ох, Валентина. – Она слышит его потрясенный шепот, когда он понимает, откуда взялась кровь. – Почему ты не сказала мне?»

Причин так много. Она не хотела ребенка… Она хотела ребенка. Она не хотела любить Тео. Она полюбила его. Она не хотела его привязывать к себе. Это казалось ей унизительным. Она решила, что сама справится с этим. Но не справилась. Она хотела, чтобы все это закончилось… И вот оно закончилось, но по какой-то непонятной причине теперь она об этом жалеет. Она просто не могла ему ответить.

А сейчас, лежа в очищающей воде хаммама, она смотрит на свой живот. Там… внутри был ребенок Тео.

Она прикладывает руки к низу живота, под самым пупком и легонько надавливает. Валентина захотела избавиться от их ребенка. Вот что она сделала. Она почувствовала дрожание внутри и запаниковала, не от перспективы родить ребенка, а от того, какие обязательства это наложит на нее и Тео. Она молилась, чтобы ребенка не стало. Она молила его исчезнуть, и он исчез. Она печально вздыхает, но закусывает губу, чтобы сдержать слезы. Она с головой погружается под бурлящую теплую воду и начинает вращаться, вращаться, пока не окружает себя водоворотом ощущений. Не нужно думать об этих вещах, слезливое раскаяние ни к чему. Логика подсказывает, что этот выкидыш стал для нее счастливым исходом. И все же никогда ей не забыть выражения лица, с которым Тео пытался ее утешить. В его глазах была написана любовь. Он чувствовал ее боль. Как же это испугало ее! Испугало гораздо сильнее, чем безразличие или даже вежливое сочувствие.

Она снова поднимается из воды и трясет головой, рассеивая вокруг себя мелкие брызги. «Прекрати об этом думать, Валентина! – приказывает она себе. – Ты ведешь определенный образ жизни, в котором нет места детям. Посмотри, где ты сейчас находишься. В секс-клубе, чтоб его! Ты не создана для материнства».

Белль

Несмотря на побои, на следующее утро Луиза просыпается чуть свет. Едва выглянувшее из-за горизонта солнце наполняет комнату мрачными тенями. Ночью она не знала покоя, один за другим ей снились сны о Варшаве ее детства. Ей снилась ночь, когда умер отец, и мучительные попытки увести мать от его бездыханного тела. А еще она упрашивала мать ехать с ней и синьором Бжезинским в Венецию, туда, где безопасно. Мать была так напугана. Луиза до сих пор помнит ее страх, ее постоянную дрожь, которая усиливалась каждый раз, когда она или синьор Бжезинский пытались ее уговорить.

Луиза усилием воли вырывает себя из этих тяжелых снов. Они оставляют у нее странный вкус во рту и такое ощущение, будто она играет в спектакле, сюжет которого ей не известен. С трудом сев в кровати, она с удивлением замечает Пину. Горничная, все еще в форме, спит в кресле рядом с кроватью. Зачем она приходила?

– Пина, – шепотом зовет она, но девушка крепко спит и не слышит. Луиза всматривается в ее умиротворенное лицо, свободное от страха и беспокойства. Она похожа на ангела. И тут ее озаряет. Она и есть ангел! Эта девочка, которую она раньше почти не замечала, спит в кресле рядом с ее кроватью для того, чтобы защитить ее, женщину почти вдвое старше себя.

– Пина. – Она тянется к ней и легонько трясет ее руку.

Пина вздрагивает и просыпается. Какой-то миг она выглядит озадаченной, а потом, сообразив, где находится, смущается.

– О, сударыня, извините… – лепечет она, заливаясь краской.

Луиза похлопывает девушку по руке.

– Тебе не за что извиняться, Пина. Не за что.

– Как вы себя чувствуете, сударыня? – спрашивает девушка. Щеки ее начинают потихоньку бледнеть.

– Все болит.

Луиза вздыхает, откидывает одеяло и свешивает ноги с кровати. Потом встает и охает от боли. Даже не понятно, где болит больше всего. Ребра, ноги, голова? Пульсирующая боль чувствуется и в пояснице, куда попал один из ударов синьора Бжезинского. Вот же идиот, думает она. Если он хочет ребенка, зачем портить здоровье той, кто может его родить?

– Сударыня, мне кажется, вам лучше вернуться в постель. Я приготовлю еще припарки, сниму боль. – Глаза Пины широко раскрыты, во взгляде – сочувствие.

– Мне нужно идти. – Сложно даже говорить. Каждое слово дается с большим трудом. Ублюдок ударил ее и в челюсть.

Пина ошарашенно открывает рот, и Луиза ждет, что сейчас она начнет возражать, но девочка не произносит ни слова. Потом шепотом изрекает фразу, изрядно удивившую Луизу:

– Наверное, вы его очень любите.

Луиза поворачивается к Пине, опирается о ее плечо и снова вздыхает.

– Да, дорогая. Ты поможешь мне?

Одеть Луизу удается нескоро. От каждого прикосновения ее тело пронзает боль. К тому времени, когда она, прихрамывая, выходит на улицы Венеции, солнце уже встало, но еще достаточно рано, и из дома удается выйти незамеченной. Пина сама предложила занять ее место в кровати на тот случай, если муж заглянет с проверкой. Впрочем, это было маловероятно. Обычно после избиения он день или два избегает смотреть на нее и на оставленные им же отметины на ее теле. Луиза уверена, что на этот раз он будет сторониться ее самое меньшее несколько дней.