Валентина. Тайные желания - Страница 76

К оглавлению

– По-моему, здесь слишком мало света. Ничего не получится, – говорит она.

– Но мне хочется сделать несколько снимков, – произносит он. – Возьму их с собой, когда уеду.

Когда уеду. Ужас этих слов сжимает ее сердце ледяными тисками.

– Каких снимков? – спрашивает она.

Он ставит камеру на голые ноги.

– Особенных. Я хочу смотреть на твою красоту и представлять, что ты рядом.

Чтобы они напоминали тебе о возвращении.

Интересно, Сантос всех своих любовниц фотографирует? Каким-то чутьем она понимает, что нет. Он человек мгновения, всегда стремится вперед и никогда не оглядывается назад. Сможет ли она, Белль, заставить его обернуться? Сможет ли заговорить с ним своим телом, так, чтобы оно послужило не просто оболочкой, а выражением ее любви?

– Милая моя Белль, ты будешь мне позировать?

Она улыбается, специально для него шаловливо. Она знает: он хочет фотографировать ее голой.

– Это придется снимать на улице, – говорит она. – Нужно будет больше света. Где, по-твоему, я должна позировать? Посреди площади Сан-Марко?

Он смеется, подходит к ней и снимает с нее развевающиеся занавески. Потом ведет по ее телу пальцем, от макушки до самого пупка.

– А что скажешь о крыше?

– Ты не думаешь, что это немного опасно?

– Вовсе не для такого опытного квартирного вора, как я, и моего проворного сподручного. К тому же на крыше соседнего здания, кажется, есть терраса.

Долго уговаривать Белль не приходится. Она, облачившись в шелковый пеньюар и ботинки на пуговицах, позволяет Сантосу затащить себя на крышу. Минуту они сидят на терракотовом шифере, глядя на Венецию.

– Иногда мне кажется, что этот город – мой отец, – шепчет она.

– Как это? – спрашивает Сантос, заправляя выбившиеся волоски ей за ухо.

– Он не боится опасностей. Он защищает своих жителей, несмотря на то, что весь держится на бревнах, воткнутых в дно лагуны.

– А как же Варшава?

Она качает головой.

– В Варшаве я никогда не чувствовала себя в безопасности. По крайней мере не так, как в Венеции.

Он с удивлением смотрит на нее.

– Но твой муж… Какая может быть безопасность, когда он рядом?

– Сантос, не вспоминай о нем, пожалуйста.

Он берет ее пальцами за подбородок и поворачивает лицом к себе. Заставляет смотреть ему в глаза, и она замечает, что взор его потемнел подобно тому, как ночное небо наливается темнотой после яркого дня. Сантос в одних брюках, грудь его обнажена.

– Он больше не должен тебя бить.

Она прикладывает руку к его сердцу, запускает ладонь в волосы на груди. Он накрывает ее руку своей и сжимает.

– Почему ты не уйдешь от него, любовь моя?

Она отстраняет руку. Взгляд ее устремляется на крыши Венеции. Ей хочется рассказать ему про обещание, которое дала отцу. Но ей слишком стыдно. Да и поймет ли Сантос? Он ведь не позволил ни одной живой душе привязать себя к одному месту, даже ей.

– Не могу. – Она отворачивается от него и начинает ползти по крыше. – Я не хочу о нем говорить.

Но в ее сердце другой голос, надрываясь, кричит:

«Ты можешь, Белль. Ты расплатилась за все долги… Уходи с Сантосом, беги с ним. Матери ты уже не поможешь. Слишком поздно».

Она пытается заглушить этот голос, но надежда уже пробудилась в ней. Может быть, Сантос возьмет ее с собой? Они карабкаются вниз по крыше, потом проходят по краю другой и спрыгивают на маленькую террасу одного из соседей Белль, которого, похоже, нет дома. Недавно выбеленная терраса искрится на солнце. В одном конце между двумя стенами на веревке сушится белье. В другом стоит корзина, полная красных гвоздик, белых роз и кустиков мирта. Белль подходит к стене и смотрит на город. Ее окружают цветочные запахи, острые, сладкие и волнующие, словно их отношения с Сантосом. Она скидывает пеньюар и чувствует, как солнце теплом гладит кожу. Она вспоминает, что ощущала в те ночи, когда ждала, чтобы Сантос пришел к ней. Она обхватывает себя за плечи и опускает голову. Сантос надевает на нее свою морскую шапочку и отступает на пару шагов. Она слышит, как щелкает фотоаппарат, а потом Сантос подходит, сбрасывает с нее шапочку, опускается у нее за спиной на колени и целует одну ягодицу.

Он встает и разворачивает Белль. Смотрит на нее, как на хрупкую птичку, сидящую на ладони. Подносит камеру к самому ее лицу и снимает опущенный вниз глаз. Он целует ее веки. Открыв глаза, она видит, что он достал из кармана ее губную помаду.

– Ну-ка, Белль, надуй губки для меня.

Когда она вытягивает губы, он улыбается и красит их темно-красной помадой, после чего делает еще один снимок. Он целует ее в губы, и она чувствует, что ее соски напрягаются, а тело, наоборот, тает от желания. Она хочет, чтобы он занялся любовью с ней прямо здесь, на террасе. Ей все равно, если их увидят. То, что она сделалась объектом такого внимания, кажется Белль очень эротичным.

– Возьми меня, – шепчет она.

Сантос качает головой, его лукавые глаза сверкают, как бриллианты. Съемка еще не закончена. Он снимает с бельевой веревки кружевной шарф и обвязывает ее грудь. Фотографирует и целует ее в соски, выпирающие через материю. Игра продолжается. Он ставит ее в нужную позу, фотографирует и, когда она молит взять ее, целует каждую точку тела, попадающую в объектив. Он развязывает шарф и, прежде чем сделать очередную фотографию, берет кувшин с дождевой водой и поливает ее бюст. Целует мокрую грудь, пока Белль думает, не будет ли на фотографии это выглядеть так, будто она оросила свое тело слезами. Солнечный свет искрится в капельках воды осколками душевной боли.

Теперь он просит ее лечь на ослепительно-белый пол террасы. Горячие от солнца камни греют ее кожу. Он фотографирует, пока она лежит на боку спиной к нему. Потом она ложится на спину, и он фотографирует ее живот и пупок, на который кладет белую розу с распущенными лепестками. Он на секунду поднимает небольшой мешок, взятый им, когда они выходили из квартиры.